У АИР там роль - Геракл

Я добавила информацию со ссылкой на источник. А что касается роли........то сама лично слышала толькот про Геракла (от того кто видел спектакль) про другие роли мне ува не говорили, а в инете я нашла только ту заметку что в первом сообщении. Более того..я вроде не утверждаю что это роль единственная. И соответственно  если люди знают что он еще играл.могут написать мы будем только рады.  С нашей стороны.мы добавлем то что находим в инете и то что как раз нам предоставляют те лю.ди которые что-то знают ...вот как например мастеркласс. В любом случае спасибо за информацию ведь в инете так мало инфы а форум для того и существуют - чтобы люди могли обмениваться информацией   http://romantsov3.narod.ru/masterklassvideo.html

))))))))))))))) Natali спасибо ))))))))))))))))  Ну вот, уже что-то и про спектакли подбирается )))))))))))))

Отрывок из статьи которую написал Андрей Зинчук:

Встреча с настоящим произведением искусства (а ненастоящих произведении искусства на свете не бывает, бывает, нам подсовывают нечто, что выдают за произведение искусства)… Итак, повторюсь: встреча с настоящим произведением искусства случается как взрыв. С одной стороны ожидаемый, ибо встречи с ним постоянно ждешь, а с другой – всегда неожиданный. Вот и получается, что встреча эта похожа на запланированный взрыв. Таких «взрывов» с участием Александра Романцова в моей жизни было как минимум два. Точнее, два с половиной.
Встреча первая. Спектакль «Лягушки» по комедии Аристофана в постановке Льва Стукалова. Не помню уже, как я попал в Большой зал Дома актера на этот спектакль, возможно, что сам Романцов меня и пригласил (тогда Союз театральных деятелей назвался Всероссийским театральным обществом, ВТО, и у него было два зала – Большой и Малый, в этом же здании располагался и Дом актера). Вообще, нужно сказать, что в те времена (а это были семидесятые годы) приходить в Дом актера было немного странно: например, в его прокуренном ресторане можно было, не оглядываясь на соседей, негромко поругать советскую власть, порассказывать и, главное, послушать новые анекдоты, обменяться мнениями о прочитанном (именно и почти только о прочитанном, потому что ничего «такого» увидеть в СССР было практически невозможно, но зато кое что можно было услышать – например, по «Голосу Америки» или по «Радио «Свобода». Оттого русская культура того времени развивалась в основном в «текстовом» и «разговорном» форматах – тогдашние люди много читали и много друг с другом разговаривали. И вынужденно оказались самой читающий в мире нацией). Поговорим же и мы о том, что в те далекие годы можно было все-таки «увидеть»…
Зал Дома актера был не просто полон – он был забит до отказа и даже больше. Хотя этого спектакля никто из зрителей не видел, в те времена у людей развилось особое чувство, помогавшее им безошибочно угадывать интересное, отчего собрался зал очень дружно и в напряжении ждал. А поскольку ЭТОГО ждали, ЭТО и случилось – произошел взрыв искусства. Причем, он был не пиротехническим – мгновенным и разрушительным – а созидательным, затяжным, с раскатами, короткими затишьями и новым взрывами, потрясавшими зал буквально до основания – до панели, по которой мимо Дома актера шли по Невскому проспекту ничего не подозревавшие горожане. На спектакле было и несколько томительно-медленных (в хорошем смысле) сцен – они именно и томили души зрителей чем-то неизъяснимым. А когда в зале вновь взрывался смех, он был таким... таким… Словами его, конечно, не описать, его нужно было слышать: смех был таким, каким никогда в те времена не бывал в других, не Домактерских, местах. Но, не смотря на него, где-то под ложечкой сосал маленький и тоже какой-то неизъяснимо приятный страх: сейчас нас всех арестуют! (Каким же, выходит, был замечательным этот спектакль, если даже страх, им вызванный, казался приятным!) А больше я ничего и не помню, будучи контужен на все время этого уникального зрелища.
Со Стукаловско-Романцовскими «Лягушками» мне посчастливилось встретиться еще раз лет через пятнадцать. Причем, сразу бросилось в глаза, что спектакль изменился: палочка, на которой скакали герои комедии, изображая всадника, была уже не шваброй, а стилизованной детской «лошадкой», а новые костюмы героев навевали тоску по безвозвратно ушедшему – по почти случайно подобранному реквизиту. Но это все мелочи. В этом восстановленном спектакле («законсервированном» по Романцову) потерялось и что-то очень важное. Возможно, ему теперь не хватало простого и сладостного чувства страха: нас всех сейчас арестуют! (Замечу в скобках, что фразу эту я слышал еще раз от директора Дома кино, где театр «Четвертая стена», в котором вместе с другими актерами играл Александр Романцов еще в советские времена, показывал один из своих спектаклей-капустников. Именно с ней, с этой фразой: «Это безобразие! Нас всех сейчас арестуют!» и подпрыгивал у главного электрического рубильника директор Дома кино, намериваясь вырубить свет на сцене – фамилию его я с благодарностью опускаю, потому что за рубильник он все-таки не дернул и «это безобразие» не прекратил, свет остался – а по большому счету он ведь всегда остается! – и зрители досмотрели спектакль. Будем считать этот случай в описываемой истории взрывом наполовину).
Но сначала немного о том, что предшествовало моему посещению восстановленных «Лягушек». А именно вот что: как-то мои друзья возмутились: «Что ты все ругаешь? Это тебе плохо, то не хорошо. Назови хотя бы один хороший спектакль!» И я хорошенько подумал, покопался в памяти и такой спектакль вспомнил... И на «Лягушек» мы пришли вместе с женой моего приятеля.
Есть в Петербурге такие «не театральные» места, о которых все знают. До ДК им. Первой пятилетки, что рядом с Театральной площадью (сейчас его, к сожалению уже нет, его сломали – жаль почти до слез) добираться долго и неудобно, но место это легкое, «театральное», хорошо посещаемое, и спектакли там за очень редким исключением не проваливаются. А вот ДК работников пищевой промышленности хоть и расположен в двух шагах от метро «Владимирская» (сейчас этого ДК тоже почти нет, в нем затеяли какой-то вялотекущий нескончаемый ремонт, но почему-то этого ДК ни капли не жаль) в него, хоть убейся, зрителей не соберешь – место там плохое, какое-то тяжелое, «не театральное».
Словом, зрителей набралось не больше трети от общего количества мест зрительного зала – это на легендарный Стукаловский спектакль!
Романцов вышел на сцену в роли Геракла в боксерском защитном тренировочном шлеме и, остро вглядевшись в зал, на мгновение из этой роли выскочил (какое владение собой!) и окинул взглядом более чем полупустой зал. И оценил сложившуюся ситуацию. Но не расстроился, как бы сделал любой на его месте, а будто что-то задумал. Я словно бы услышал сказанное им про себя: «Что, только треть зала? Ну, ничего, мы не гордые, мы сыграем и для этой трети!..» Казалось, он что-то не договорил – во всяком случае, на эту тему я от него ничего больше «не услышал». И после этого спектакль начался. И снова произошел взрыв искусства. На этот раз это было так: через пять-десять минут мы с моей спутницей от смеха начали сползать со своих кресел на пол. Потом на сцене заработала тяжелая артиллерия, полыхнули первые молнии и ответно и дружно взорвался смехом ущербный зрительный зал, показавшийся в этот момент набитым полностью. Снизу, почти из под стоящего впереди кресла, я смотрел на сцену, на царившего на ней Романцова и думал: ну, хорошо, ну, убедил, а еще больше ты «наддать» сможешь? И он, будто услышав мой вопрос (мы давно уже были с ним друзьями), «наддал». Причем, «наддал», так, что происходившее на сцене начало казаться уже чем-то космическим, почти запредельным, отчасти даже каким-то «нечеловеческим». Борясь с пароксизмами смеха и впадая в восторг, через некоторое время я все же задал ему снизу, уже точно из под стоящего впереди кресла, новый немой вопрос: а еще больше ты нанести сможешь? И Романцов, будто снова услышав мой вопрос, тут же понес что-то уже совсем запредельное, чему нет названия на человеческом языке. Через несколько минут, будучи оглушенным, контуженным и почти убитым (не Романцовым, конечно, а вдруг взявшейся в нем откуда-то и теперь беспрерывно бившей в меня со сцены, словно очередью молний, энергией), изнемогая в своем кресле, я собрал последние силы и из какого-то чувства противоречия спросил Романцова молча в третий и последний раз (а он будто в третий раз меня услышал): ну а до... звезд... ты достать сможешь? И – клянусь! Не сойти мне с этого места, как тогда не выпрямиться в кресле! – Блистательный Романцов в тот же миг не то как-то по особенному высоко подпрыгнул, не то как-то внутренне расширился и вдруг увеличился в размерах сразу во все стороны (напомню: к этому времени я сидел уже им оглушенный и плохо понимающий происходящее), но он и в самом деле... достал своим феноменальным темпераментом до звезд – то есть, реально до самых звезд и даже, кажется, куда-то выше. И навис, огромный, в ореоле блистающих молний, над зрительным залом, и властвовал над ним, как хотел, и вообще, казалось, царил над миром. И я был им окончательно сокрушен, посрамлен и принужден к сдаче. И никогда впредь не задавал этому феноменальному артисту идиотских вопросов. Потому что ЭТОТ артист и в самом деле МОГ ВСЕ.
Если кто-нибудь переживал в своей жизни подобные, прямо скажем, не частые моменты – взрывы на сцене какой-то феноменальной энергии – он может свидетельствовать, что вот за них-то и в надежде на них мы и любим театр. Потому что настоящий ТЕАТР может быть и должен быть только таким и никаким больше. В противном случае это театр не настоящий, а какой-то, игрушечный что ли, в который и ходить-то, наверное, взрослому человеку не стоит.

2 июля 2009
Андрей Зинчук

Полная версия статьи...

http://sas-car.narod.ru/84.html