Наведъмачила, паучиха! - очень прикольно    [взломанный сайт]

Вот отрывок из статьи которую написал Андрей Зинчук:

Встреча вторая и последняя. Представим себе: на улице страшная, кажется июльская, жара и такое же, если не больше, пекло в маленькой аудитории на четвертом этаже Учебного корпуса Театрального института. Александр Иванович в безукоризненном костюме, безукоризненной белой рубашке и безукоризненном же галстуке-бабочке (это в несусветную жару!) на Абаканском курсе, который он ведет вместе с другими преподавателями. Слегка взвинченный и настороженный, но вместе с тем торжественный (а уж он умел носить костюмы, что видно на фотографии Плотникова), он встречает гостей на лестнице. И начинается спектакль. На маленькой сцене чеховская «Ведьма». В зале несколько человек зрителей. Сказать, что она, эта работа третьего актерского курса мне нравится – значит, не сказать ничего. Сказать, что она мне очень или даже чрезвычайно нравится – тоже сказать немногое. Но как же тогда об этом сказать? А вот как: от того, что я вижу, мне в буквальном смысле сносит голову – пожалуй, впервые в жизни я испытываю такие сильные «театральные» чувства. Передо мной молодая актриса в свитере грубой вязки. Кажется (да, пожалуй, что и не кажется, а так оно и есть) каждая клеточка ее тела работает соответственно замыслу спектакля. Более того, КАЖДАЯ ШЕРСТИНКА на грубом свитере, который на ней одет, тоже трепещет и «работает» сообразно художественному замыслу этой работы. На улице и в аудитории, как уж было сказано, дикая жара. А в чеховском рассказе действие, как известно, происходит зимой. И эта литературная зима, воссозданная на сцене театральными приемами, как бык черепаху (или как-то там) кроет настоящее июльское пекло, и краем глаза я замечаю, как зябко ежится сидящий рядом со мной какой-то зритель…
Нас было всего несколько человек – свидетелей этого свершившегося на наших глазах чуда – взрыва искусства. Настоящему искусства, потому что не настоящего искусства не бывает.
А после экзамена (а это был экзамен) актрисы повисли на обожаемом ими Александре Ивановиче и рыдали, и благодарили его за доставленное им удовольствие – участие в настоящей работе. Казалось, они не меньше зрителей были потрясены и озадачены.
Ничего более сильного в своей жизни в театре я не видел и, наверное, никогда не увижу. Потому что чудеса в наше рациональное время чрезвычайно редки, то есть, попросту не встречаются.
– Как же это у тебя получилось? – спросил я Александра Ивановича вечером того же дня по телефону. – Мне показалось, что твои студенты сами потрясены произошедшим!
– А я ребят своих на репетициях только к этому подводил, а «пустил» их лишь на спектакле (Александр Иванович учил своих ребят по системе обожаемого им Николая Васильевича Демидова, соратника великого Станиславского, и пользовался его терминологией. Хотя тут он, как я подозреваю, лукавил: наверняка это был Демидов в транскрипции Романцова).
– А что же будет с этими ребятами дальше? – задал я еще один вопрос..
– А ничего не будет, – ответил Александр Иванович скучным, обычным, домашним, совсем не «театральным» голосом. – Дальше их убьют в этом институте. Или закончат они институт, попадут в театр и там их убьют (в творческом смысле, конечно – Александр Иванович всегда был очень категоричен, но уже тогда, наверное, понимал, что ему не долго осталось работать на этом курсе, да и вообще на преподавательской работе). Ну, может быть, кто-то из них что-то когда-нибудь и вспомнит. А может быть, и нет.
На похороны Александра Ивановича приехали ребята с его тогдашнего Абаканского курса – в основном из других городов страны.
Тогда же подтвердилась и старая моя догадка – над его гробом кто-то из провожавших его в последний путь (уже не помню, кто именно, может быть, Вадим Жук) сказал: «Это был гениальный актер!». Гениальным актером и педагогом, по ошибке заскочившим в наш скучный мир, он и был.

2 июля 2009
Андрей Зинчук

Полная версия статьи...